До и после - Страница 1


К оглавлению

1

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.


Август выдался удивительно мягким и благостным. Свирепых сибирских комаров, которые обычно как раз в этот месяц разворачивали последнее решающее наступление на человечество, на сей раз унесло куда–то игрой циклонов.


Пару недель назад случилось, правда, небольшое землетрясение, но по сравнению с прошлогодним августовским пеклом и лесными пожарами, которые чуть не пожрали и Борисовку, и соседнее Грязево, и сам райцентр — Мантурово, толчки казались неправдоподобно легкой расплатой. Словно ждали червонец строгого режима, а отделались тремя годами условно.



Главной неприятностью было то, что в телевизоре теперь пропал сигнал.


— Как–то там Андрюша… – ковыряясь резиновым наконечником клюки в земле, переживала Ангелина Степановна.


С тех пор, как от Андрюши ничего не было больше слышно, вечерние посиделки было решено перенести во двор Нины Прокофьевны, благо комары не докучали.


— Нехорошо ему на голове навертели, — покачала головой Анна Павловна. – Растрепанный такой, словно бошку не мыл неделю, да еще и чумазый стал. Раньше мне он больше нравился. Опрятный такой был, а теперь тьфу! Хоть бы и не видала его век.


— Зато поправился хоть немного. А то кому он такой тощий нужен? – почти ласково улыбнулась Нина Прокофьевна.


— А в последний–то раз чего рассказывал… Про мальчонку этого, который своего товарища случайно из ружья отцовского застрелил! А потом отцу парнишки убитого позвонил, и тому говорит: на, извиняйся, если хочешь. И все! Дальше, говорит, в следующий раз все доскажем. И на тебе! – разорялась Ангелина Степановна.


— Ничего, Анатолий из райцентра вот вернется, станет понятно, что там у них, — уверенно заявила Нина Прокофьевна.



Телевизоров в деревне было всего два.


Один – старый, советского производства, заботливо накрытый вязаной из белой нити кружевной скатертью, стоял на почетном месте в зале у Анны Павловны. Он играл роль алтаря под иконостасом пожелтевших овальных фотокарточек с обветренными временем лицами ее покойного мужа, родителей и глянцевыми прямоугольничками с розовыми физиономиями внуков, которые жили с родителями в райцентре.


Второй – с Cовершенно Плоским Экраном и надписью Made in Indonesia – был привезен Нине Прокофьевне ее дочерью из города прошлым летом.


«Горизонт» Анны Павловны был всегда мутен и пуст, так как безнадежно поломался тринадцать лет назад и не был выброшен только из пенсионерской солидарности. Плод же японского индустриального неоколониализма в странах Юго–Восточной Азии работал исправно, и каждый день Нина Прокофьевна торжественно расчехляла его, приподнимая паутину стираных кружев и осторожно нажимала кнопку на пульте.


Зимой паломничество к ней соседок начиналось еще утром: по главному каналу страны объясняли, как правильно дозировать мочу, чтобы избавиться от остеохондроза и убедительно показывали, как побороть метастазы при помощи сырого мяса. Летом с утра надо было спешить на огород, зато вечером можно было поохать над невероятными историями человеческих страстей, сочиненными за косяком сценаристами второго Малахова.


Новости в деревне глядел только Анатолий, остальные никаким политикам не верили, да не очень–то и интересовались московскими информационными абстракциями. Раз в год, когда президент, по слухам, обещал поднять пенсию, случалось, включали программу «Время» — чтобы удостовериться. Чтобы не попасть впросак перед стервозной почтальоншей, которая раз в два месяца привозила из райцентра конверты с редкими купюрами, вихляя восьмерками велосипеда «Орленок» по выбоинам единственной дороги.


Но внеочередное повышение уже свалилось под мартовские выборы, и в августе от Москвы ничего хорошего не ждали даже самые ярые оптимистки. Нет новостей – да и шут с ними. От них сплошные расстройства, а про политику уж всегда соврут, это в деревне твердо знали еще с тех пор, когда телевизор «Горизонт» только–только вылупился из картонной коробки с надписью «Не кантовать».


— Да вон же он едет! – привстала со скамьи дальнозоркая Анна Павловна. – Анатолий! Толя!


Гонец, отправленный за истиной в райцентр, смотрел вперед несмело и руль держал неуверенно. Сначала хотел прислонить свой зловонный мопед к ограде, потом передумал и сообщил от калитки, не приближаясь на опасную дистанцию:


— Вышка повалилась ретрансляторная! Говорят, скоро подымут. Когда трясло, она и вылетела с корнем. До тех пор – никакого телевизора!


— Это надо же! – всплеснула руками Анна Павловна.


— Заходи, Толя, что стоишь, — упершись руками в поясницу, Нина Прокофьевна трудно поднялась на ноги. – У меня пирожки, для внуков пекла.


— Спасибо… – Анатолий дыхнул в кулак, закашлялся и замотал головой. – Не голодный! В Мантурове накормили.


— К своей что ли ездил? – прищурилась Ангелина Степановна, не замечая укоризненного взгляда Анны Павловны.


— Угу, — Анатолий неопределенно качнул головой и на всякий случай крутанул ручку газа, намекая, что разговор затягивается, и что ему пора бы ехать.


— А может, мерзавчик налить, а, Толь? – хозяйка дома, кряхтя, двинулась к шкафу с пыльными стограммовыми гранеными стаканчиками.



Тот дрогнул, но устоял. Будь сейчас утро, он вряд ли был так несгибаем. Но время легального опохмела миновало, и перед мысленным взором Анатолия маячил костлявый призрак запоя. Именно железный принцип: больше трех дней подряд не пить – позволял ему изящно балансировать на грани алкоголизма все эти годы, пока его одноклассники и сослуживцы самозабвенно отдавались белой горячке.

1